Жан-Поль Сартр
в материалах «Литературной газеты»
(1930–1950-е годы)
Жившие в СССР интеллектуалы и представители интеллигенции (в основном, конечно, гуманитарной и творческой) открыли для себя творчество Ж.-П. Сартра (1905–1980) еще в 1930-е гг. Так, И.Г. Эренбург, вспоминая о событиях 1939 г., в мемуарах пишет:
В мае в Париже была Международная антифашистская конференция. <…> Однажды Фернандо Херасси привел ко мне молодого застенчивого писателя, с которым дружил. Звали его Жаном Полем Сартром. Он косил, и поэтому казалось, что он хитрит, но говорил он о своем отчаянии простодушно. Он подарил мне книгу «Стена»; рассказы были тоже об отчаянии (Эренбург И.Г. Люди, годы, жизнь: В 3 т. М.: Советский писатель, 1990. Т. 2. С. 198–199).
Через несколько месяцев после описанных Эренбургом событий в «Литературной газете» появилась небольшая статья-рецензия К.Л. Зелинского «Книга о “черных” героях», посвященная тому самому подаренному Эренбургу сборнику «Стена» (1939). В этой почти безобидной заметке критик бегло пересказал некоторые из вошедших в «любопытную книгу» новелл – «Герострат» (Erostrate, 1939), «Интимность» (Intimité, 1939), «Комната» (La chambre, 1939), «Стена» (Le mur, 1939) – и отметил, рассуждая об идейном компоненте сартровской прозы:
Мы часто не умеем ценить нашу советскую литературу, привыкнув к ее здоровью, как к воздуху, который мы не замечаем, потому что дышим им. А есть и такие [читатели], которые даже считают «хорошим тоном» читать только иностранную переводную литературу, пожимая плечами при упоминании литературы нашей. Читая Сартра, я с жалостью подумал об этих людях. Достаточен один глоток атмосферы этой книги, чтобы глубоко ощутить радость того, что вот мы все живем и видим мир совсем по-другому (Литературная газета. 1939. № 44 (823). 10 августа. С. 2).
Подчеркнем, что Зелинский лишь указывает на мировоззренческие нестыковки между соцреалистическим и модернистским методами художественного осмысления мира, но отнюдь не утверждает ущербность последнего (на этот «промах» обратит внимание и сотрудница «Интернациональной литературы» Нора Галь в заказанной ей и в итоге не напечатанной разгромной статье). В нескольких резких суждениях Зелинского еще нет той безапелляционности, которую критические «выпады» против французского автора обретут в середине 1940-х гг. Примечательно, что именно Сартра советское литературоведение сделает главным «антиподом» культуры социалистического реализма, а всех «буржуазных» писателей прозовет «сартроподобными изуверами» (Б.А. Песис). В период войны на первый план выдвинулась проблема национальной специфики официального советского искусства, поэтому в контексте военных лет вряд ли можно говорить об отчетливой динамике в отношении к зарубежным авторам. Обострение идеологической обстановки после выступления будущего лауреата Нобелевской премии по литературе (1953) У. Черчилля с Фултонской речью в Вестминстерском колледже 5 марта 1946 г. и последовавшего вскоре ответа И. Сталина, 14 марта 1946 г. опубликованного в «Правде» в формате интервью корреспонденту партийной газеты (см.: Интервью тов. И.В. Сталина с корреспондентом «Правды» относительно речи г. Черчилля // Правда. 1946. № 62 (10144). 14 марта. С. 1), изменило характер западно-советских культурных взаимодействий.
Первым текстом Сартра, опубликованным по-русски лишь в конце июня – начале июля 1953 г., стало написанное в 1946 г. программное эссе «Экзистенциализм – это гуманизм» (пер. М. Грецкого; М.: Издательство иностранной литературы, 1953). Брошюра была выпущена в виде приложения к бюллетеню «Новые книги за рубежом» с издательским предисловием и рассылалась читателям по специальному списку. В этом предисловии осторожно наметилась тенденция к реабилитации взглядов Сартра: «…идеалистические и реакционные черты экзистенциализма выражены в творчестве Сартра крайне осторожно и завуалированно и позволяли ему на протяжении последних 10–12 лет говорить о своей близости к марксизму в ряде философских проблем, солидаризоваться по отдельным частным вопросам с позицией Французской коммунистической партии и выступать с “левой” фразой» (Сартр Ж.-П. Экзистенциализм – это гуманизм. М.: Изд-во иностранной литературы, 1953. С. 3. Курсив мой. – Д.Ц.). Однако рядовой советский читатель уже был заочно знаком с творчеством французского автора В течение всей позднесталинской эпохи на страницах газет и «толстых» литературно-художественных журналов то и дело появлялись статьи и сообщения, посвященные резкой критике его эстетической или мировоззренческой позиций. (Для точности отметим: несмотря на отсутствие переводов, его философские и художественные тексты были доступны на французском языке и в Ленинской библиотеке, и в Библиотеке иностранной литературы.) Во второй половине 1940-х гг. Сартр, тогда уже прямо говоривший и писавший о смежности его идей с марксизмом, тем не менее позиционировался пропагандой как идейный враг, якобы стремившийся подвергнуть тотальному отрицанию эффективность авторитарной управленческой модели.
В различных институциях проходили специальные собрания, посвященные критике эстетических воззрений Сартра. Отчеты о них публиковались в центральной прессе. Одним из самых характерных примеров такого отчета может служить опубликованное в середине декабря 1946 г. сообщение о двух докладах, прочитанных на заседании Иностранной комиссии Союза советских писателей:
На-днях в клубе писателей состоялся вечер Иностранной комиссии ССП, на котором были прочитаны доклады А. Лейтеса «Философия на четвереньках» (критические замечания о трактате французского писателя Жан-Поль Сартра «Бытие и небытие») и Б. Песиса о литературных произведениях Сартра.
А. Лейтес подверг резкой критике антигуманистические взгляды Сартра, изложенные в его трактате «Бытие и небытие».
– Сартр, – указывает докладчик, – стал модным философом и писателем в буржуазных кругах послевоенной Европы. Вокруг его книг поднята шумиха. В своих произведениях он говорит о невыносимой, безысходной случайности человеческого существования. Внешнее наукообразие трактата «Бытие и небытие» прикрывает крайнюю антинаучность и произвольность рассуждений Сартра. Эклектическая философия Сартра – своеобразная помесь идеалистических теорий Гуссерля и концепций Фрейда. Онтология (учение о бытии) превращена у Сартра в психопатологию. Ее исходный пункт – в рассуждении о человеке, как о «животном антиобщественном». Точка зрения Сартра на сущность человека, как некоего духовного Робинзона, искусственно вырванного из совокупности общественных отношений, создает патологические, анормальные образы.
Проникнутое такой философией творчество Сартра оплевывает человека, ставит его на четвереньки, заслоняя клиническими сценами правдивое изображение современности. Между тем Сартр, участвовавший в движении сопротивления немцам, желает быть активным участником современной эпохи. Вот отчего свою философию отчаяния он пытается одновременно представить, как проповедь «активизма». Но нельзя быть подлинным, действенным антифашистом, сохраняя в себе элементы цинического отношения к человеку. В парадоксальных и противоречивых рассуждениях Сартра выражены элементы той демагогии и авантюризма, к которым на современном этапе прибегают буржуазные философия и литература, тщетно ищущие опоры в массах. Тем более необходимо, – заключает докладчик, – разоблачать подлинную сущность упадочной идеологии Сартра и его последователей.
Соглашаясь с А. Лейтесом в его оценке философских позиций Сартра, Б. Песис анализирует романы Сартра и доказывает несостоятельность утверждений тех западных буржуазных критиков, которые пытаются изобразить Сартра новатором. По мнению докладчика, этот писатель лишь завершает определенный этап в том направлении западной литературы, которое проникнуто глубоким пессимизмом и стремится принизить человека. Романы и пьесы Сартра пытаются доказать, что гнусное, пошлое буржуазное существование – это только одно из проявлений «бессмысленности» человеческого существования вообще.
Произведения Сартра, построенные на подобного рода «тезисе», искажают историческую правду. Схемы, из которых исходит Сартр, калечат и уродуют его произведения. В его книге «Отсрочка» принижена пережитая Францией в мюнхенские дни драма, которую он трактует, как некий «клинический случай» в истории. В своих произведениях Сартр, несмотря на его талантливость, заходит в тупик в результате любования патологией, изображаемой как норма человеческого поведения («Философия на четвереньках»: О реакционных течениях зарубежной литературы // Литературная газета. 1946. № 50 (2313). 14 декабря. С. 4).
Это принципиальный момент. Во второй половине 1940-х Сартр еще до создания цикла критических эссе «Что такое литература?» (Qu’est-ce que la littérature? 1948) пришел к отрицанию представления о литературе как о продукции, результате планируемого производства, что противоречило советскому взгляду на эту проблему. Это расхождение во взглядах в итоге и привело к ужесточению критической риторики по отношению к мировоззренческим ориентирам и литературным опытам философа. Так, например, выпускник Высшего литературно-художественного института им. В.Я. Брюсова (1925) Я.В. Фрид в статье «Философия неверия и равнодушия: Жан-Поль Сартр и современный буржуазный индивидуализм» (см.: Литературная газета. 1946. № 43 (2306). 19 октября. С. 3) предложил довольно подробную критическую характеристику сартровской художественной прозы, а Н.А. Каринцев несколькими месяцами позднее писал о новом драматическом сочинении Сартра «Мертвые без погребения» (Morts sans sépulture, 1946):
Вся омерзительная сущность сартровской «философии» сказалась в его новой пьесе, где проповедь отказа от борьбы и погружения в нирвану обращена к людям, которые отдали свою жизнь в беззаветной борьбе с фашизмом. Какая злая ирония звучит в названии пьесы – «Победители»! Сартр втаптывает в грязь это прекрасное, светлое слово и тех, кого он осмеливается описывать под именем «победителей» (Литературная газета. 1947. № 14 (2329). 5 апреля. С. 4).
Кроме того, весьма показательное замечание Каринцева касается пьесы Сартра «За закрытыми дверями» (Huis clos, 1943):
Его первая пьеса, «При закрытых дверях», выдержала только в одном парижском театре «Вье коломбье» 300 спектаклей. Сейчас она идет в Нью-Йорке, Брюсселе, Женеве и Стокгольме, где ее оценили поклонники Сартра. На сцене показан ад; в нем осуждены на вечные муки две женщины и мужчина. В сартровском «аде» нет ничего мистического – это шаблонная комната третьеразрядного отеля. Лакей объясняет «клиентам», что ни крючьев, ни кипящей смолы здесь нет. И, действительно, весь «ад» состоит в том, что эти три человека мучают друг друга. Но смерть, как избавление, невозможна в «аду», и пьеса кончается мрачной репликой одного из ее героев: «Ну что ж, давайте продолжать». Такова эта оскорбительная и лживая пародия Сартра на человеческое «бытие» (Там же).
Понятно, что партийные критики не могли пройти мимо этой сартровской пьесы: ад в ней показан привлекательнее, чем воспетый в литературе соцреализма коммунально-колхозный «коммунистический рай»… Дабы избежать нежелательных параллелей, советская литературная критика сосредоточилась на попытке убедить несведущего читателя в «катастрофичности» сартровского мироощущения, его дистанцированность от «передовых идей». Ясно и то, что читательской публике, чей круг чтения определялся приматом «снабжения» в те годы куда больше пришелся бы по душе второй роман «давнего друга СССР» и «антикапиталистического писателя» Анри Барбюса «Ад» (L’Enfer, 1908), избранными фрагментами публиковавшийся в прессе и «толстых» журналах. Меж тем в сталинскую эпоху представление о «правильности» того или иного произведения формировалось сугубо практически. Сами писатели в процессе чтения чужих книг усваивали те схемы (идеологические, образные, сюжетные), на которых они строились, и стремились воспроизвести их в собственных текстах в надежде на повторный успех.
Именно поэтому литературная критика всячески старалась представить тексты Сартра (особенно драматические) как принципиально чужеродные, органически не соприродные соцреалистической эстетике, которая к тому времени уже обрела довольно четкие очертания. Иными словами, диапазон оценок сартровского творчества был определен весьма строго: имя Сартра нельзя было употребить в одном контексте со словами «талантливый», «умелый», «мастерский» — все эти слова были предусмотрительно вычеркнуты редактором из первого варианта статьи Песиса «Литературно-философский парад Сартра». Для определения его писательского «уровня» нашлось другое слово — «квалифицированный». Устранил редактор и указание на проблемно-тематическое новаторство «Отсрочки» (Le sursis, 1945).
В первой половине 1950-х гг. отношение к фигуре Сартра неоднократно и весьма стремительно менялось. В книге Б. Песиса «Французская прогрессивная литература в борьбе за мир и демократию», создававшейся в конце 1940-х – первой половине 1951 г. и подписанной к печати в январе 1952 г., содержится краткая, но емкая характеристика сартровской интеллектуальной деятельности:
Одновременно враги французского народа пытаются замолчать или преуменьшить роль советских людей – спасителей Европы от фашизма. Эти трюки лакейской литературы прямо связаны с замыслом американских штабов, которые надеются вытравить из памяти народов подвиги героев Сталинграда, взятие Берлина, победу над Японией, чтобы таким образом облегчить себе добывание пушечного мяса для военных авантюр в Азии и Европе. Бельмом на глазу у американской пропаганды является история Сопротивления, показавшая, что французский народ не только не дал себя втянуть в антисоветскую войну, но, вдохновляюсь примером Советского Союза, «осененный крылом Сталинграда», развернул героическую борьбу против поработителей. Исторические уроки этой борьбы и стараются «опровергнуть» бесчисленные фальшивки.
Сартр вскоре после окончания войны опубликовал в Лондоне подхалимское «обращение» к англо-саксам. Беря на себя роль лжесвидетеля, Сартр заявил, что никакого реального сопротивления французских партизан и подпольщиков не было. Сартр осмеливается называть героические подвиги таких людей, как Габриэль Пери, «жестами». В качестве «освободителей» Франции он рекламирует всех тех, кто руками де Голля изменнически подрывал борьбу французских партизан (Песис Б.А. Французская прогрессивная литература в борьбе за мир и демократию. М.: Советский писатель, 1952. С. 145.).
Кроме того, Песис прямо говорит о коллаборационистских взглядах Сартра и выдвигает вполне конкретные обвинения, ранее не артикулировавшиеся так развернуто:
Сартр не только не может скрыть своей ненависти к героям французского народа, к коммунистам, расстрелянным гитлеровцами, но и прямо признается в своем сочувствии коллаборационистам. «Коллаборационизм, – нагло заявляет Сартр, – был усилием вернуть Франции ее будущее». Таким образом, ясно, какое будущее хотели бы готовить Франции сартры, – нечто вроде деголлевского Виши под сапогом у американских генералов.
«Опровергая» историю Сопротивления, историю борьбы за свободу и национальную независимость Франции, Сартр прибегает к откровенно космополитической клевете на народ. <…> Сартры приходят в неистовство всякий раз, когда французский народ выступает в защиту мира, против террора, осуществляемого лидерами «американской партии».
<…> расчеты Сартра, Руссэ и прочих разбойников пера на то, что их американским хозяевам удастся усмирить французов, не оправдались. Почва горит под ногами американских оккупантов во Франции (Там же. С. 145–146).
Важным для нас оказывается и другой контекст, намеченный в приведенном фрагменте. Критик утверждает абсолютную несамостоятельность не только творческих, но и мировоззренческих установок Сартра, называет его, наряду с Андре Мальро, «более натренированным шулером», чем любые другие деятели «французского декадентства и литературного гангстерства американского образца». Песис прямо связывает интеллектуальную деятельность Сартра со «шпионофобией», набиравшей обороты в послевоенном СССР (ср.: «Сартры и прочие воспевают “чувства шпионов”, что вполне отвечает функциям гангстеров пера, занимающихся вербовкой предателей и диверсантов для Эйзенхауэра» (Там же. С. 150–151)).
Вскоре во взглядах Сартра наметилась перемена, сделавшая возможным его сближение сперва с кругами левых французских интеллектуалов, выступавших против политической линии американского правительства, а затем и с руководством СССР. В середине – второй половине 1952 г. на станицах «Temps modernes» в виде серии статей появился его трактат «Коммунисты и мир» (Les communistes et la paix, 1952, 1954), после чего Сартра начинают воспринимать как «попутчика» коммунистического движения. Антиамериканизм, ставший доминирующим в политических взглядах мыслителя, послужил поводом к возбуждению в кругах советской партийно-литературной номенклатуры прагматического интереса к его фигуре (подробнее об этом см.: Цыганов Д.М. Негативная рецепция: Жан-Поль Сартр в пространстве литературной жизни позднего сталинизма // Rossica. Литературные связи и контакты. 2023. № 4. С. 115–174).
Избранная библиография
1939
Зелинский К.Л. Книга о «черных» героях // Литературная газета. 1939. № 44 (823). 10 августа. С. 2.
1946
«Философия на четвереньках»: О реакционных течениях зарубежной литературы // Литературная газета. 1946. № 50 (2313). 14 декабря. С. 4.
Фрид Я.В. Философия неверия и равнодушия: Жан-Поль Сартр и современный буржуазный индивидуализм // Литературная газета. 1946. № 43 (2306). 19 октября. С. 3.
1947
Каринцев Н.А. Пропаганда маразма и безумия // Литературная газета. 1947. № 14 (2329). 5 апреля. С. 4.
1952
Говорят люди различных убеждений и верований // Литературная газета. 1952. № 150 (3023). 16 декабря. С. 1.
1956
Гароди Р. Ответ Сартру // Литературная газета. 1956. № 142 (3643). 29 ноября. С. 3.
материал подготовил Д.М. Цыганов